А я подумал о том, что было дальше. Вернера и Жанетт (так звали героев) сближает общая культура, принадлежность к одному социальному слою, а разделяет только временное возвышение немца над французом. На самом же деле немец прекрасно понимает, кто главный в европейском культурном раскладе. Он любит Францию, отлично говорит по-французски, и с удовольствием, даже с радостью гостит в этом не самом гостеприимном для оккупанта доме. Но вот Вернер уезжает на Русский фронт и попадает в деревню Петрищево под Москвой. Зима, собачий холод, нет не то что рояля, а элементарных удобств в доме, никто не говорит на известных языках, вместо камина круглая печь, вместо приветливой Жанетт - темные личности, мечтающие, чтобы нежный Вернер поскорее отправился к праотцам. Вернер понимает, что говорить не с кем, что своих и равных нет. Холод, голод, дикая обстановка быстро доводят его до полного озверения. Он вешает женщин и детей, прибивает к крестам солдат. И все это - месть судьбе, месть за отсутствие нормальной жизни, теплого моря, жаркого камина, Баха, запаха цветущих каштанов. Месть нелюдям, которые здесь живут, за то, что еще живут и сопротивляются. И после такого озверения - неминуемая слабость, неминуемое поражение, жизнь в советском лагере, лесоповал, выход в пятьдесят каком-то (если выжил), сплошная седина, сломанная жизнь. Станет ли он искать Жанетт? Зачем? Ведь он уже никогда не будет прежним.
Так русский человек, блокадник в третьем поколении, может легко додумать конец этой романтической истории. Конец, неведомый и непонятный французскому режиссеру.
